Динозавры, Агутин и долгая дорога домой

Ностальгию последние несколько лет не только активно используют в качестве ключевой метафоры эпохи, но и пытаются изучать через призу социологии, психологии, философии и культурологии. Она влияет на наше потребительское поведение, плейлист в машине, выбор сериала и жизненные цели. О ней говорят как о факторе личностной и цивилизационной стагнации, так и о действенном методе социального единения и части политтехнологий (например, make America Great Again).

Но сколько бы о ностальгии не дискутировали исследователи, как бы не определяли её понятийные границы, мы воспринимаем ностальгию скорее не как процесс интеллектуальной рефлексии, а как набор ощущений, импрессионистскую зарисовку из чувств и эмоций. Это горько-сладкий микс советского пломбира, сухариков «Три корочки» и микстуры от кашля.

Сейчас ностальгия — ключ не только к пониманию формы и содержания современности, но и к осознанию глубокого интереса к феномену культурной памяти.

Терминологическое наполнение ностальгии, слова, образованного от греческих nostos — возвращение домой и agios — болезненное состояние, варьируется в зависимости от дисциплины (психиатрии, культурологии, философии), в которой это слово используется. Сейчас ностальгия — ключ не только к пониманию формы и содержания современности, но и к осознанию глубокого интереса к феномену культурной памяти.

К началу нового столетия на основе базового термина стали появляется неологизмы, например, анемоя — разновидность ностальгии, в основе которой тоска по времени, в котором человек не жил, или по культуре давно утраченной. Ностальгия — это всегда своего рода симуляция, то есть не точное воспроизведение событий прошлого, реальных воспоминаний, а скорее воссоздание их по правилам, которые мы сами придумали.

При этом содержание этого «воспоминания» не говорит о подлинном описании момента в прошлом, демонстрируя последующую «ретушь» реальности механизмами памяти. Фантазия довершает работу памяти, придавая личному опыту форму коллективного, то есть как будто пережитого совместно. Ностальгия парадоксально индивидуальна и коллективна, она напоминает детские фото, где сложно разобрать кто есть кто (все такие фото неуловимо похожи), и в любом снимке при должной степени убеждения можно увидеть самого себя. Кроме того в ностальгии в отличии от фантазии в разной степени обязательно присутствует тоска, триггерами для которой служат чувственные ощущения (от запаха бабушкиных пирожков до узнаваемых мелодий).

В 80-е ностальгия окончательно отделяется от эмоционального и когнитивного бытования человека, становясь частью сложного социо-культурного комплекса формирования идентичности. Социолог Фред Дэвис намечает 3 этапа осмысления ностальгии, позволяющих сделать выводы о состоянии современного человека.

Мы часто не добираемся до второго и третьего уровней осмысления ностальгии, зависая на концертах Агутина и мечтах о долларе по 30, лишая себя еще одного инструмента саморефлексии.

Давайте разберёмся, есть ли в ностальгии философская сопоставляющая, позволяющая ответить на вопросы о потребностях времени? И что с ней делать, если до начала XX века ностальгию воспринимали как психосоматическое заболевание и лечили соответствующе (кровопусканием или клизмой), а как быть теперь, когда ностальгия вышла за рамки диагноза, и главное, сколько раз в день без вреда для ментального состояния можно слушать «Хоп Хэй Лала Лэй».

Забавно, что мы привыкли ностальгию располагать в координатах времени, а философы относят её к пространственной категории. То есть это не про время, в которое ты хочешь вернуться, а про место. В советской и российской гуманитаристике ностальгию соотносят с идеей «дома», в котором есть физически-телесное, психологическое и духовно-культурное измерение.

Ключевая задача внутренней работы — вернуться к знаковым переживаниям прошлого (любви, победы, комфорта), но уже в новых условиях. Примечательно, что современная наука причиной кризиса личности считает не сами воспоминания, а скорее подчёркивает, что состояние упадка заставляет нас искать убежища в воспоминаниях. Вспышка ностальгии может быть сигналом, что стоит обратить внимание на своё состояние здесь и сейчас.

На духовном уровне пространственные координаты ностальгии лежат в плоскости вопроса «Куда я иду и откуда пришел?». Чтобы представить тоску по дому в модели философской абстракции, можно обратиться к образу гомеровского Одиссея, чей путь на родную Итаку затянулся на целых 10 лет. Он плыл к острову, где осталась жена и сын, но в своем стремлении он искал не место (точнее не только место), а ощущение укоренённости, принадлежности, которое и даёт человеку сил на новые странствия. Дом — там где воспоминания, твои и твоих близких.

Принять своё прошлое на телесном, психологическом и духовном уровне — это значит легитимизировать настоящее, дать ему право на существование, а так же разрешить помыслить будущее. Ностальгия может помочь отдельному человеку и обществу в целом создать повествовательно осмысленное единство, историю, связывающее прошлое, настоящее и будущее. Здесь было бы уместно процитировать хит 10-х «Не забывай свои корни, помни» (пропойте, пожалуйста).

Со временем ностальгия захватывает не только свои исконные владения (прошлое), но и переходит на будущее, которое теперь строится (в голове и реальности) на базе мечты о навсегда утраченном прошлом. Когда ты не знаешь, что впереди, ты оглядываешься назад, рассматриваешь знакомое, пока в какой-то момент они не меняются местами. Это маркер своеобразной поколенческой «капитуляции» перед будущим, замещение его идеализированным прошлым, миром, который без «ретуши» памяти никогда не существовал и не может существовать.

Развитие технологий, мировые социо-политические изменения, экономический кризис меняют контуры грядущего, делая его не только не предсказуемым, но и не осязаемым. Когда горизонт планирования 5 минут, прошлый опыт кажется не в пример надёжней.
Наш страх перед неопределенностью и неспособность помыслить будущее (и ответить на вопрос «кем я хочу стать, когда вырасту») часто используется в современной политике. Синдром политической ностальгии реставрационного типа представляет собой коллективные эмоциональные переживания, связанные с идеализацией политического прошлого и негативной оценкой сферы управления в настоящем. Идеализация при синдроме политической ностальгии носит агрессивный характер, блокирующий конструктивное понимание настоящего и будущих перспектив, призывая вернуть «все как было» без разбора положительных и отрицательных аспектов. Помните, иногда свитер с надписью СССР — это просто свитер, а не призыв к действию.

Кроме попыток политиков «продать» прошлое как будущее, ностальгия проделывает такой же трюк с товарами и услугами.

Ностальгический маркетинг — это стратегия использования положительных, знакомых идей и образов для создания доверительной коммуникации с потребителем и возможности познакомить их с новыми товарами и услугами. Мы покупаем то, что не просто нам знакомо (хотя это уже плюс к карме производителя), а то, что вызывает в памяти приятные воспоминания.

Маркетологи для достижения эффекта узнавания чаще всего используют две основные стратегии: fauxstalgia и newstalgia.

Культура XXI века «накапливает» ностальгию как гигантское водохранилище, омут памяти, в который каждый опускает несколько слезинок, чтобы помнить, кем он был и кем стал. Американская исследовательница ностальгии Светлана Бойм, описывая современную массовую культуру, диагностирует веку «синдромом парка Юрского периода», которому свойственна техно-ностальгия без саморефлексии, где футуристическое и доисторическое сплелось воедино.

«Вместо тревожной амбивалентности и парадоксальной диалектики прошлого, настоящего и будущего она обеспечивает детальное восстановление облика вымерших существ и разрешение конфликтов» — пишет Бойм в работе «Будущее ностальгии». Воскрешение древних ящеров служит отсылкой к нашему желанию решить для себя раз и навсегда вопрос трактовки прошлого и дискуссий о будущем.
Парк Юрского периода — жуткая версия Эдема, в который герой и героиня снова и снова возвращаются как в колыбель, давая себе шанс на новое начало, чтобы избежать ошибок прошлого и сумерек будущего. Это словно нулевая точка прошлого человека и человечества, в пространстве которого еще и находятся «идеальные животные для индустрии ностальгии, потому что их никто не помнит» (и никто не скажет, что «всё было не так»).